Обвинять меня одновременно в подбрасывании опоссумов и тайной доброте - это уже чересчур!
Давно хотела. Но так просто он мне не дался, этот Дом. Ниже история про воровство книжных текстов, если что.
Сначала я долго наблюдала охи, ахи и творчество по мотивам. Наконец, ознакомившись с аннотацией, решила найти и узнать, что это такое, в конце-то концов. Нашла и скачала книгу. Дочитав до конца, я поняла, что многого в тексте просто не хватает. Что даже половину упомянутых в описаниях персонажей я не встретила. Порыскав еще, я нашла Книгу 2. Удивившись, отчего она не была выложена на предыдущем ресурсе вместе с первым, скачала ее и тоже прочла. Но - о, божечки - в ней тоже не оказалось кучи событий и персонажей, которые мне были обещаны О_о Это было крайне странно. Но уж тут-то я перерыла всю округу и откопала-таки книжку целиком - три части и эпилог. И осилила, наконец, весь талмуд. До сих пор неясно, что за странные сайты мне попадались, где книгу выкладывали кусками. Но, надо сказать, в атмосферу самой истории эти странности вполне вписались.
Меня удивило, что она очень плохо написана, эта книжка. Язык писательницы по-графомански беден и коряв, текст изобилует тяжеловесными конструкциями, кишит канцеляризмами, даже орфографическими и пунктуационными ошибками, предложения плохо выстроены, а живая речь часто неестественна и не передает характеры героев. И этого будто вообще никто не замечает, будто так и надо писать. Ни один встретившийся мне рецензент ни слова не написал о безграмотности автора. Удивительно =)
Но, несмотря на этот кошмарный недостаток, книга мне понравилась. И это вот уже по-настоящему удивительно. Никогда прежде я не встречала захватывающей книги, автор которой был безграмотен и бездарно обращался со словом. Обычно это вещи тесно связанные, но не здесь. Сюжет хватает маленькими цепкими ручками за самую душу, а персонажи обладают мрачным, обволакивающим очарованием. Книга держит, не позволяет себя бросить, не дочитать. Главное в ней - та самая навязшая на зубах "атмосфера". Она там правда есть, кажется, ее можно пощупать. Или хотя бы вдохнуть.
И еще это книга, которую я никак не могу кратко описать. Если меня спросят, какая она - мне придет в голову слово "странная", но оно, это слово, абсолютно ничего не выразит. Невозможно оценить ее с точки зрения литературы - она антилитературна. Я думаю, этот текст можно лишь прочувствовать, и только.
Обвинять меня одновременно в подбрасывании опоссумов и тайной доброте - это уже чересчур!
Как услышится/увидится/вспомнится. Давно хочу такой список завести, потому что иначе я все теряю, забываю и сама о своих вкусах не могу составить представление ж) Запись буду поднимать.
-Elvis Presley — Can't Help Falling In Love -Gary Jules — Mad World (оригинал — Tears of Fears, но он, имхо, хуже). Также есть отличный кавер от Сандры Нурмсалу. -Julee Cruise — Falling -Frank Sinatra — Let It Snow! Let It Snow! Let It Snow! (первый исполнитель Vaughn Monroe). Дин Мартин тоже ничего, но Синатра для меня лучший. Люблю, даже несмотря на невероятную заезженность в этом году - все радиостанции и ТЦ как очумелые крутили ее с декабря по февраль. -The Rembrandts — I'll Be There For You -Liz Callaway — Once Upon A December -Борис Гребенщиков — "Город золотой" (в первоначальном исполнении, да и вообще в каком-либо другом - не слышала и не знаю, где взять). -"Маша и Медведи" — "БТ" -Ирина Отиева — "Последняя поэма" -Lenka — Like A Song; Everything At Once (и много других песен) -Atomic Kitten — Eternal Flame (да-да, иногда даже такая попса жD)
Книги и комиксы
-Алан Александр Милн "Винни-Пух и все-все-все" -Алан Маршалл "Я умею прыгать через лужи" -Синклер Льюис "Кингсблад, потомок королей" (это мой самый любимый писатель сейчас) -Elfquest ("Эльфийский Квест", комикс-сага Венди и Ричарда Пини) -Lovely Complex ("Трогательный комплекс", седзе-манга Накахара Айи) -Джон Марсден "Завтра" (серия) -Джордж Оруэлл "Скотный двор" -Джордж Мартин - "ПЛиО" (продираюсь сквозь оригинал, не приближаясь пока и к середине, но как можно не любить?)
Кино и сериалы
-The Office US ("Офис", сериал) -Friends ("Друзья", сериал) -Borat ("Борат" Саши Барона Коэна) -Revolutionary Road ("Дорога перемен" Сэма Мендеса) -Cowboy Bebop ("Ковбой Бибоп", анимационный сериал+полнометражный анимационный фильм) -The 12 Kingdoms ("12 королевств", анимационный сериал) -"Зимний вечер в Гаграх" (реж. Карен Шахназаров) -Twin Peaks ("Твин Пикс", сериал) -Howl's Moving Castle ("Ходячий замок Хаула", анимационный фильм Миядзаки Хаяо) -Mononoke Hime ("Принцесса Мононоке", анимационный фильм Миядзаки Хаяо) -My Neighbors the Yamadas ("Наши соседи Ямада", анимационный фильм Такахата Исао) -Tenkuu no Escaflowne ("Видение Эскафлона", анимационный сериал+полнометражный фильм) -Anastasia ("Анастасия", анимационный фильм) -How to Train Your Dragon ("Как приручить дракона", анимационный фильм) -Game of Thrones ("Игра престолов", сериал) -The Mighty ("Великан" - чудесный фильм с одним из Калкиных) -Jeeves&Wooster ("Дживс и вустер", сериал) -Liberal Arts ("Гуманитарные науки", фильм Джоша Рэднора)
Актеры Леонардо Ди Каприо рулит =) Больше пока никто не вспоминается.
Обвинять меня одновременно в подбрасывании опоссумов и тайной доброте - это уже чересчур!
Но вот нашла им замену жD Усаги-то у меня давно, но сегодня Ами и Рэй приехали =)
Ами я, правда, успела отломать штырек, к которому ладошки крепятся( Вот думаю - приклеить намертво, чтобы одна рука была несменная, или другие способы есть?
Обвинять меня одновременно в подбрасывании опоссумов и тайной доброте - это уже чересчур!
То, что я покупаю книжки на Амазоне и они тут же оказываются в моем киндле, похоже на какое-то волшебство жD Хотя, конечно, я бы лучше их бесплатно скачала, но, во-первых, эти издания хрен найдешь, а главное - НА КИНДЛЕ ОНИ ТОГДА САМИ НЕ ПОЯВЯТСЯ ЖЫ!
Обвинять меня одновременно в подбрасывании опоссумов и тайной доброте - это уже чересчур!
Все-таки какие были детские писатели! Книжка меня захватила не меньше, чем 20 лет назад. Такая прекрасная. Концовка чуть смазана, на мой взгляд, но до возвращения Рони и Бирка история пронзительная. Здорово.
Обвинять меня одновременно в подбрасывании опоссумов и тайной доброте - это уже чересчур!
Буду также выкладывать перевод книги Letters From The Inside. Она тонкая, так что переведется быстро, думаю. Автор тоже Марсден, книжка тоже подростковая, и ее тоже у нас не переводили.
Поехали.
Джон Марсден «Письма изнутри».
Посвящается Мэри Эдмонстон.
11 февраля
Дорогая Трейси, если честно, я не знаю, с чего я вдруг пишу по твоему объявлению. Я не особо-то увлекаюсь всякими переписками, но в это воскресенье мне нечем заняться, на улице сыро, и дома никого, так что я решила, что меня это развлечет. Ну, с чего начать? По крайней мере, я точно знаю, о чем писать не стану – о своем знаке зодиака, любимой группе и любимом блюде, а также не буду подробно описывать своих сестру и брата, и прочую такую фигню. Если ты ждала этого, то просто не отвечай на мое письмо, ладно? Это не мое. В общем, буду писать обо всем, что в голову придет, например… ээ… 1) Последний раз я плакала, когда смотрел старый фильм «Как зелена была моя долина», черно-белый – он шел в половине третьего ночи в прошлый понедельник по седьмому каналу. Я так ревела, ужас. читать дальше2) Прямо сейчас на моем счету в банке семьдесят восемь долларов и тридцать один цент, двенадцать шестьдесят наличными, еще пять долларов мне должна сестра, и подружка со школы, Ребекка Слейтер, должна мне шесть. Итого: сто один доллар девяносто один цент. 3) Я бы хотела сделать тату – в таком месте, где ее никто не увидит – в виде тростниковой жабы, они такие миленькие. Но мне пороху не хватает. 4) У меня есть пес – или, по крайней мере, он живет вместе с нами. Не уверена, можно ли владеть животным. У него нет имени и это всех бесит. Не то чтобы я вообще против имен, хотя я и впрямь не так уж их люблю. Скорее я не могу придумать подходящее. Поэтому каждый все время пытается подсунуть мне какое-нибудь имя – например, Тоби (моя сестра), Луковица (моя подруга Шерил), Мик (мой папа) и Придурок (мой брат). Ему всего год. Его бросили неподалеку от приюта RSPCA (*сноска – Королевское общество защиты животных) и мы забрали его оттуда. Он почти весь белый, с несколькими черными пятнами на голове. Думаю, он помесь бордер-колли с еще парой десятков всяких собак. Я хотела назвать его Джиллиган, потому что он мой маленький приятель (*сноска – отсылка к сериалу Gilligan’s Island), но звучит как-то не очень. А с тобой живет собака или еще какие-нибудь животные? Что ж, я поделилась с тобой четырьмя вещами обо себе, потрясающими четырьмя фактами. И еще кучей всего. И вон какое длинное письмо накатала. После таких трудов надеюсь на ответ! Пока!
Мэнди.
П.С. А откуда у тебя абонентский ящик? Я думала, ими только большие компании пользуются.
___
18 февраля.
Дорогая Мэнди, спасибо, что написала. Ты здорово пишешь, намного лучше, чем я. Я поместила объявление чисто по приколу, посмотреть, что будет, и твой ответ был единственным нормальным. Было еще три письма от парней – натуральных извращенцев; смешно, конечно, но мерзко. Ну, еще пара от мелких детишек. Но все равно было клево получить их все. Ты спросила, есть ли у меня домашние животные – то есть, прости, живут ли животные с нами. У меня есть лошадь, две собаки и кошка. Лошадь зовут Киззи, собак – Диллон и Мэтт, а кошку – Кэти. Так что, как видишь, у них всех есть имена. А тебе почему имена не нравятся? Ты еще спросила, почему у меня абонентский ящик вместо адреса. Ну, это ящик папиной компании. Это транспортная компания с кучей грузовиков. Гоняют в основном между штатами. Что касается меня, то я учусь в десятом классе, но школу я терпеть не могу. Единственный нормальный предмет – искусство. Правда, я много занимаюсь спортом, неплохо играю в баскетбол и прыгаю в высоту (как ты можешь догадаться, я довольно высокая). Не знаю, что еще тебе рассказать. Но надеюсь, что ты еще напишешь. Прикольно будет писать кому-то, никогда с ним не встречаясь. Прескотт далеко от Экэйша-Парка. Я никогда не была в Экэйша-Парке или рядом. Кто-нибудь читает твои письма, или я могу писать все, что захочется?
Обвинять меня одновременно в подбрасывании опоссумов и тайной доброте - это уже чересчур!
ГЛАВА 2.
По плану мы должны были отправиться пораньше, в восемь. Около десяти мы были едва готовы. В 10:30 мы были в четырех километрах от дома и начали наше восхождение на Портновскую Стежку. Это длинный, медленно поднимающийся в гору путь, за годы пришедший в полный упадок: ямы, притом такие, что я боялась потерять в них «Лэндровер», потоки грязи, пересекающие дорогу ручьи. Не сосчитать, сколько раз мы останавливались из-за перегородивших путь поваленных деревьев. Мы предусмотрительно прихватили бензопилу, но через какое-то время Гомер вызвался держать ее работающей, и таким макаром ехать до следующего ствола, чтобы лишний раз не тратить время на завод. Ну, не думаю, что он предложил это всерьез… Уж надеюсь, что нет. Давненько сюда никто не взбирался. Мы знали это наверняка, ведь любой направлявшийся к отрогу был вынужден пройти через наши загоны. Если бы папа знал, в каком состоянии находится дорога, он бы в жизни не позволил нам взять «Лэндровер». Он, конечно, доверяет мне, как водителю, но не настолько. Как бы то ни было, мы тряслись по кочкам, и я, борясь с рулем, стабильно выжимала пять километров в час, изредка добираясь до десяти. Была также еще одна незапланированная остановка, примерно на середине пути, когда Фи внезапно поплохело. Я быстро притормозила, и она выскочила через заднюю дверь, белая, как покойник, чтобы оставить в кустах липкую дрянь на радость пробегающим мимо диким собакам и кошкам. Зрелище было не самое привлекательное. Что бы Фи ни делала, она делала изящно, но даже ей было не под силу изящно проблеваться. После этого она довольно долго шла пешком, но все мы, оставшиеся, продолжали карабкаться по отрогу на «Лэнди». Это было довольно весело, хотя и чудно. Ли заметил, что это было лучше аттракциона «Шейкер» на ярмарке, поскольку длилось дольше и было бесплатно. Нам пришлось пропустить Ярмарку, чтобы отправиться в эту поездку. Мы выехали за день до Дня Поминовения, когда вся страна бросает дела, а в нашем районе – и того больше. Местные жители бросают все и стекаются в Вирави, потому что в День Поминовения традиционно проходит Виравийская Ярмарка. Это довольно большое событие, но мы не слишком-то переживали, что пропустим его. Число шаров, которое можно загнать в глотку клоуна, не безгранично, а также существует предел твоей способности приходить в восторг от маминой победы в конкурсе на лучшее украшение для торта. От одного перерыва в посещении ярмарки с нас не убудет. Так нам казалось. читать дальшеДо вершины мы добрались примерно в половине третьего. Последнюю пару километров Фи ехала с нами, но на этот раз уже каждый из нас был рад выйти и размять косточки. Мы вылезли с южной стороны холма возле горы Мартин. Здесь заканчивалась автомобильная дорога, и дальше нам предстояло идти на своих двоих. Но некоторое время мы просто бродили по округе, восхищаясь красотами. С одной стороны открывался вид на океан и прекрасную Сапожничью Бухту – одно из моих самых любимых мест, и, по словам отца, одну из крупнейших в мире природных гаваней. Но пользовались ею лишь случайные рыбаки и путешественники на яхтах. Она находилась слишком далеко от города, чтобы быть пригодной для чего-либо еще. Хотя в это время там виднелась пара кораблей; один из них был похож на большой траулер. Вода была как королевская кровь – глубокая, темная, спокойная. С противоположной стороны Портновская Стежка соединялась с вершиной горы Мартин, образуя острый ровный край хребта; черные обнаженные скалы выстроились в тонкую линию, будто исполинский хирург сделал здесь надрез столетия назад. Еще с одного ракурса можно было лицезреть путь, по которому мы пришли, хотя сама спускающаяся вниз дорога была скрыта под сенью деревьев и лиан. Вдали там и сям проглядывали богатые сельскохозяйственные угодья виравийских окрестностей, усеянные домами и рощами, вокруг которых вилась неспешная речка Вирави. И с другой стороны лежал Ад. – Ух, ты, – сказал Кевин, окинув его долгим взглядом. – Мы собираемся лезть туда? – Мы собираемся попробовать, – сказала я, уже сомневаясь, что мои слова звучат достаточно убедительно. – Это впечатляет, – произнес Ли. – Я уж точно впечатлен. – У меня есть два вопроса, – сказал Кевин, – но задам я только один. Как? – А второй? – Второй – это «на кой?», но его я оставлю при себе. Просто расскажи мне, как, и я останусь доволен. Меня легко удовлетворить. – А Корри иначе говорит, – встрял Гомер, опередив меня. Несколько камней было сброшено вниз – это было нечто вроде соревнования; Гомер при этом чуть было не открыл кратчайший путь в Ад. Есть две вещи, без которых не могут прожить парни – их хлебом не корми, дай пошвырять камни да посостязаться друг с другом. Хотя я заметила, что эти конкретные парни больше не делают ни того, ни другого. Интересно, почему… – Так как же мы собираемся попасть туда? – наконец повторил вопрос Кевин. Я показала направо. – Вот. Там наш путь. – Вот это? Та груда камней? Он не сильно-то преувеличил. Ступени Сатаны – это огромные гранитные глыбы, выглядящие, будто их раскидал по склону гигантский пьяный громила из Каменного века. Безо всякой растительности, бескомпромиссно голые. Чем дольше я смотрела на них, тем сомнительнее выглядела вся затея, но это не остановило меня от произнесения мотивационной речи. – Ребята, я не знаю, возможно это или нет, но в Вирави толпа людей считает, что да. Если вы верите во всякие истории, был такой бывший убийца, который жил тут годами – Отшельник из Ада. Если какой-то заключенный смог это сделать, то чем мы хуже? Я думаю, что нам стоит выложиться на полную. Давайте затянем пояса потуже и сделаем это! – Ну и ну, Элли! – сказал Ли не без уважения. – Теперь мне ясно, почему именно ты стала капитаном команды по нетболу. – Как можно стать бывшим убийцей? – спросила Робин. – А? – Ну, в чем разница между бывшим убийцей и просто убийцей? Робин всегда зрила в корень. – У меня опять вопрос, – сказал Кевин. – Ну? – Ты знаешь хоть одного реально существующего человека, который бывал там внизу? – Эм… давайте достанем сумки из машины. Покончив с сумками, мы уселись напротив горы вещей, и принялись восхищаться видами и древним небосводом, уплетая цыпленка с салатом. Сумка Фи была прямо перед моими глазами, и, чем дольше я ее на нее смотрела, тем яснее становилось, что она была какой-то чересчур пухлой. – Фи, – наконец сказала я, – у тебя там что? Она приподнялась, с изумлением глядя на меня. – В каком смысле? Просто одежда и тому подобное. Как и у всех. – Какая именно одежда? – Как Корри сказала – шорты, джемперы, перчатки, носки, белье, полотенце. – Ну, а еще что? Не может быть, чтобы это было все. Она немного смутилась. – Пижама. – Ох, Фи… – Пеньюар. – Пеньюар?! Фи! – Ну, никогда не знаешь, кого придется встретить. – Что еще? – Ничего я тебе больше не скажу. Ты станешь смеяться. – Фи, нам еще нужно поместить в эти тюки еду. И тащить их одному Богу известно в какую даль. – Ой... Как думаешь, подушку мне, в таком случае, лучше вытащить? Мы немедленно сформировали комитет из шести человек, чтобы заново собрать заплечную сумку Фи. Сама Фи в комитет не вошла. После этого мы распределили еду, которую я и Корри старательно закупили. Казалось, что ее целая гора, но нас было семеро, и мы планировали отсутствовать целых пять дней. Однако, несмотря на все старания, запихнуть ее всю нам не удалось. Некоторые громоздкие предметы стали настоящей проблемой. В итоге нам пришлось делать тяжелый выбор между «ВитаБритс» и зефиром, питой и пончиками с джемом, мюсли и чипсами. Мне стыдно признаваться, какой продукт победил в каждом из случаев, но мы утешались тем, что далеко от «Лэнди» мы не окажемся, так что мы всегда можем вернуться, если что-то понадобится. Около пяти мы двинулись в путь, с огромными тюками за плечами, которые смотрелись, будто гигантские образования, растущие прямо из наших спин. Мы отправились вдоль хребта, с Робин во главе и Кевином с Корри в хвосте, на некотором отдалении от нас; они тихо беседовали, более поглощенные друг другом, нежели окружающим пейзажем. Земля была твердая и сухая; хотя Портновская Стежка и шла все время прямо, дорога извивалась, то выходя за ее пределы, то снова возвращаясь, но шагалось при этом легко, и солнце все еще было высоко над горизонтом. Каждый из нас нес три полных бутылки с водой, что заметно увеличивало вес поклажи, но надолго ее все равно не хватило бы. Мы рассчитывали найти воду в Аду, предполагая, что мы сможем туда добраться. В противном случае мы намеревались утром вернуться за водой к «Лэнди». Когда же запас в канистрах иссякнет, можно было проехать пару километров вниз по дороге до родника, возле которого я часто отдыхала с мамой и папой. Мы с Ли шли рядом и обсуждали фильмы ужасов. Он был экспертом – судя по всему, он посмотрел их с тысячу. Это было для меня новостью, потому как я по большей части знала только о его музыкальных пристрастиях, а они не очень-то сочетались с увлечением ужастиками. Он сказал, что смотрит их по ночам, когда не может уснуть. Мне подумалось, что он, вероятно, довольно одинок. Сверху Ступени Сатаны смотрелись такими же дикими и неприступными, как и издали. Мы стояли и смотрели на них, поджидая Кевина и Корри. – Хмм, – сказал Гомер, – интересненько. Это, наверное, была самая короткая фраза, которую я когда-либо от него слышала. – Ну, ведь обязательно должен быть путь, – сказала, подойдя, Корри. – Когда мы были маленькими, – сказала я, – мы часто говорили, что вон там, левее внизу, есть что-то похожее на дорогу. Мы все твердили, что это и есть тропа Отшельника. Еще мы вечно пугали сами себя, воображая, что он может возникнуть перед нами в любую минуту. – Он, наверное, был обычным славным старичком, а его историю попросту переврали, –предположила Фи. – Не думаю, – возразила я. – Говорят, он убил своих жену и ребенка. – В любом случае, вряд ли это тропа, – сказала Корри, – скорее, просто разлом в скале. Мы еще довольно долго стояли и осматривали окрестности, словно, глазея на осыпающиеся камни, можно было вызвать появление прохода, как будто тут была Нарния или что-то в этом роде. Гомер прошелся по уступу немного дальше. – Я думаю, мы сможем преодолеть первую глыбу, – крикнул он нам. – Вон тот выступ с той стороны, похоже, спускается довольно близко к земле на дальнем конце. Мы подошли поближе. Это и впрямь было похоже на правду. – А если мы спустимся туда, а дальше пройти не сможем? – спросила Фи. – Тогда мы заберемся назад и попробуем еще что-нибудь, – сказала Робин. – А если мы не сможем подняться назад? – Что может идти вниз, поднимется и наверх, – заявил Гомер, обнажая свои обширные познания в науке, полученные за все эти годы. – Давайте приступать, – с неожиданным энтузиазмом сказала Корри. Меня это обрадовало. Мне не хотелось слишком сильно давить на них, но я чувствовала, что ответственность за успех или провал нашей экспедиции ложится на меня, или, в крайнем случае, на меня и Корри. Мы убедили их ехать, мы обещали им хорошо провести время, и это была наша идея рискнуть и отправиться в Ад. Если б мы потерпели провал, я чувствовала бы себя ужасно. Это все равно, что устроить вечеринку, а затем играть весь вечер в мамины «Мелодии из популярных телешоу». По крайней мере, они явно были готовы совершить вылазку на первую Ступень Сатаны. Но даже этот первый шаг был непростым. Нам пришлось спуститься в гущу старых деревьев и кустов ежевики, а затем карабкаться по наклонной, покрытой щербинами и царапинами поверхности скалы. Мы и сами довольно сильно исцарапались. Нам пришлось попотеть, ругаясь, подсаживая друг друга, повисая на чужих тюках, прежде чем мы добрались до верха и уставились вниз на Гомеров выступ. – Если они все такие же… – тяжело дыша, сказала Фи, не имея нужды заканчивать фразу. – Давайте сюда, – сказал Гомер. Он опустился на четвереньки, повернувшись к нам лицом, и скользнул вниз через край. – Да неужто? – сказала Фи. – Не о чем беспокоиться, – услышали мы голос Гомера, хотя беспокоиться было о чем – например, как мы будем подниматься обратно, – но никто этого не сказал, и я тоже промолчала. Думаю, нас слишком захватил азарт. Робин отправилась вслед за Гомером; затем Кевин, со скрипом и кряхтением, тоже начал осторожно спускаться. Следующей была я; спускаясь, я слегка оцарапала руку. Спуск был непростым – тяжелые сумки все время тянули нас вниз и нарушали равновесие. Пока я добралась до низа, Гомер и Робин уже спрыгивали с края выступа и продирались через кусты, чтобы исследовать следующую гранитную глыбу. – Та сторона выглядит получше, – сказал Ли. Я пошла за ним, и мы изучили наши возможности. На вид это казалось безумно сложным. Несмотря на то, что сквозь камни там и тут пробивались кусты и пучки травы, скала оканчивалась отвесным обрывом с обеих сторон. Кроме того, сама каменная глыба была высокой и гладкой. Единственной надеждой было старое упавшее дерево, исчезавшее в тени зарослей, но, по крайней мере, казалось, лежавшее в нужном направлении. – Вот наша тропа, – сказала я. – Хммм, – Гомер подошел к нам. Я оседлала бревно и начала медленно скользить вниз. – Ей, по ходу, нравится, – сказал Кевин. Я ухмыльнулась, услышав звук шлепка по какой-то обнаженной части его тела, которым его наградила Корри. Ствол был мягким и влажным, но не трухлявым. Он был удивительно длинным, и я поняла, что он ведет к подножию передней части скалы. Большие черные жуки, мокрицы и уховертки начали разбегаться из отверстий в дереве между моими ногами, пока я спускалась к истончающемуся и подгнивающему противоположному концу ствола. Я снова ухмыльнулась, надеясь, что распугаю их всех до того, как Фи отправится по тому же пути. Встав на ноги, я обнаружила, что нахожусь под навесом, свободным от всякой растительности, но упиравшимся в завесу деревьев, которые почти полностью скрывали следующую гигантскую глыбу. Мы вполне могли проложить путь сквозь деревья, хотя и, без сомнений, потрепав одежду и исцарапавшись гораздо сильнее, но не было никакой гарантии, что мы сможем обойти, или перелезть, или пройти под гранитной стеной. Я начала обходить ее вдоль, всматриваясь в завесу и пытаясь найти возможности прохода, пока остальные потихоньку присоединялись ко мне. Фи была четвертой; она слегка запыхалась, но не жаловалась. Как ни смешно, но кого насекомые лишили присутствия духа, так это Кевина. Последние несколько ярдов он проскользнул очень стремительно, истерически вопя: – Господи, нет! Помогите! Здесь везде эти ползучие гады! Снимите их с меня! Снимите их с меня! Следующие три минуты он провел, яростно отряхиваясь, вертясь и кружась в узком пространстве, которым мы располагали, пытаясь разглядеть, не осталось ли кого на нем, и отчаянно вытряхивая одежду. Я не могла не задуматься, как он справлялся с овцами, которых вечно атакуют мухи. В итоге Кевин успокоился, но мы все еще не могли найти путь из-под навеса. – Ну, – радостно сказала Робин, – похоже, здесь мы и разобьем лагерь на недельку. На некоторое время повисла тишина. – Элли, – миролюбиво произнес Ли, – я не думаю, что мы найдем путь вниз. И чем дальше мы пройдем, тем труднее будет вернуться. – Давайте попробуем еще один разочек, – попросила я, а затем добавила, несколько не к месту: – Три – мое счастливое число. Мы еще немного порыскали, но без особой надежды. Наконец Корри сказала: – Возможно, нам стоит пролезть насквозь вот тут. Может, там где-то можно будет сбоку обойти. Проход, который она выбрала, был настолько узок, что нам потребовалось снять нашу поклажу, чтобы в него протиснуться. Но меня не покидал боевой настрой, поэтому я взяла себе мешок Корри, пока она прокладывала свой путь сквозь отверстие в колючих зарослях. Сначала исчезла ее голова, потом спина, затем ноги. Я услышала, как Кевин произнес: «Бред сумасшедшего», затем как Корри сказала: «Ладно, теперь давай мою сумку», и я протолкнула ее вслед за ней. После этого, оставив Робин смотреть за моим мешком, я последовала за ней. Вскоре я поняла, что идея Корри была верной, но, конечно, осуществить ее было сложно. Если бы я не была такой упертой твердолобой идиоткой, это заставило бы меня сдаться. В итоге мы ползли, как больные миксоматозом кролики, при этом я толкала тюк Корри впереди себя. Но я украдкой поглядывала на каменную стену слева, и по ней было явно видно, что мы спускаемся под гору. Напрашивался вывод, что мы, скорее всего, окажемся где-то в районе третьей Ступени. Вдруг Корри остановилась, заставив меня сделать то же самое. – Эй! – окликнула она. – Ты слышишь то же, что и я? Есть некоторые вопросы, которые меня действительно бесят, вроде: «Да что ты знаешь?», «Ты полностью отдаешься работе?» (это любимый вопрос нашего классного руководителя), «Угадай, о чем я думаю?» и «Что, скажи на милость, ты делаешь, юная леди?» (это отец, когда злится). Мне ни один из них не нравится. Вопрос «Ты слышишь то же, что и я?» относится к той же категории. К тому же я была уставшей, разгоряченной и несколько раздосадованной, поэтому отозвалась довольно злобно. После минутной паузы Корри, демонстрируя ангельское терпение, сказала: – Впереди вода бежит. Я прислушалась и поняла, что тоже слышу ее. Так что я передала это по цепочке остальным. Это была мелочь, но она позволила нам продвигаться еще некоторое время. Я упрямо ползла, прислушиваясь к звуку, который становился все громче. Это явно был мощный поток, а на такой малой высоте это означало одно – родник. Теперь мы могли сделать глоток освежающей воды из горного источника, и это было то, что надо – он придал бы нам силы для подъема обратно, в верхнюю часть Ада. Как раз пришло время подумать об этом – становилось поздно и нужно было разбивать лагерь. Внезапно я оказалась у источника, где Корри уже стояла на валуне и улыбалась мне во все тридцать два зуба. – Ну, кое-что мы нашли, – сказала я, улыбнувшись в ответ. Местечко было довольно маленьким. Солнце сюда не проникало – это был темный, прохладный и хорошо запрятанный уголок. Вода бурлила меж камней, сплошь зеленых и скользких от покрывавшего их мха. Я присела на колени и умылась, а затем начала по-собачьи лакать воду, пока подтягивались остальные. Места было немного, но Робин выбрала себе направление и начала изучать окрестности, осторожно ступая с камня на камень, а Ли начал делать то же самое на противоположной стороне. Меня восхитила их энергичность. – Славный ручей, – сказала Фи, – но Элли, нам пора собираться обратно наверх. – Я знаю. Давай только сначала отдохнем минут пять. Мы это заслужили. – Это хуже, чем «Внешняя граница» (*сноска – курс выживания в экстремальных условиях в Австралии и США), – буркнул Гомер. – Сейчас я жалею, что не посещала ее, – заметила Фи. – Вы ведь все ее прошли, верно? Лично я прошла курс и получила большое удовольствие. Я много ходила в походы с родителями, но «Внешняя граница» дала мне нюхнуть пороху. Только я погрузилась в воспоминания, как, откуда ни возьмись, прискакала Робин. Выражение ее лица было чуть ли не пугающим. В густых зарослях было невозможно стоять, но я тут же резко выпрямилась, насколько могла. – Что случилось? В голосе Робин ощущались нотки недоверия к собственным словам: – Я нашла мост.
Обвинять меня одновременно в подбрасывании опоссумов и тайной доброте - это уже чересчур!
Смешная до слез и грустная до боли история семьи. После таинственного исчезновения отца, три дочери со своими возлюбленными возвращаются в родной дом, чтобы поддержать мать и разыскать главу семейства.
Обвинять меня одновременно в подбрасывании опоссумов и тайной доброте - это уже чересчур!
Я решила начать публиковать здесь свой перевод. С конца лета я перевожу первую книгу серии "Завтра" австралийского писателя Джона Марсдена: "Завтра, когда началась война". В мечтах - перевести все десять, но это уж как жизнь повернется. Эти книги написаны для подростков, но я их очень люблю, несмотря на то, что давно из подросткового возраста вышла. И, несмотря на то, что первая книга увидела свет еще в начале 90-х, на русском ни одну из них никогда не издавали. Я перевела уже 15 глав, но выкладывать буду по одной-две, по мере вычитки и редактуры. Не могу сказать, что главы будут в идеальном состоянии - я вообще не уверена, что могу их до такового довести. Но, по крайней мере, максимально причесанными (для промежуточного варианта) они будут. Начисто корректировать буду, разумеется, после окончания перевода всей книги. Если вдруг вы заметите какие-то явные косяки - я буду только рада вашей подсказке =) В переводе также присутствует ряд мест, в которых я пока совсем не уверена, но надеюсь разобраться с ними в будущем.
Если кого-то заинтересует продолжение, то на своем сайте я выкладываю все переведенные главы, независимо от стадии редактирования. Перевод я выкладываю на форуме, и он доступен только после регистрации, вот такая подлость =) В общем, это только для тех, кому очень сильно хочется ж)
Итак, приступим.
Джон Марсден. ЗАВТРА, КОГДА НАЧАЛАСЬ ВОЙНА.
Книга 1.
Моей дорогой сестре Робин Фэррен, которой я так восхищаюсь.
Слова признательности. Я благодарен Шарлотте Остин, Фрэнку Остину, Россу Мэтлоку, Джин Марсден, Русу Марсдену, Кэтрин Максвелл и Саре Уикерс-Уиллис за предоставление некоторых идей, информации или историй, использованных в этой книге.
ГЛАВА 1. Прошло всего-то полчаса с того мгновения, как кто-то – наверно, Робин – заявил, что мы должны все записать, и лишь двадцать девять минут назад для этой роли выбрали меня, но на протяжении всех двадцати девяти минут они толпятся вокруг, пялятся на чистый лист, галдят и наперебой раздают советы. Проваливайте! Так я в жизни ничего не сделаю. Мало мне того, что я не имею понятия, с чего начинать, так еще и этот шум не дает сосредоточиться. Вот, так-то лучше. Я потребовала дать мне немного покоя, а Гомер поддержал меня, так что все, наконец-то, удалились, и я могу собраться с мыслями. Лучше признаюсь сразу: я не знаю, получится ли у меня. Мне ясно, почему они меня выбрали – я неплохо пишу, получше остальных – но такая задача требует большего, нежели простое умение складно излагать. Тут могут внезапно вмешаться кое-какие обстоятельства, мелкие помехи вроде всяких эмоций и чувств. Ну, поживем – увидим. читать дальшеЯ сижу на поваленном дереве в низине у ручья. Хорошее дерево. Не древнее и гнилое, изъеденное личинками, а молодое, с гладким красноватым стволом и сохранившимися кое-где зелеными листочками. Трудно сказать, почему это дерево упало – выглядит оно вполне здоровым. Может, оно росло слишком близко к ручью. Здесь славно. Озерцо небольшое, метров десять в длину да три в ширину, но на удивление глубокое – в середине вода доходит до пояса. По ней бесконечной рябью расходятся мелкие круги от касания насекомых, скользящих по поверхности. Любопытно, где и когда они спят. И закрывают ли они во сне глаза. И как их зовут. Вечные труженики, безымянные, не знающие сна... Если честно, я разглагольствую про пруд, лишь бы не начинать, что следует. Прямо как Крис, который всегда находит возможность не делать то, что не хочет. Видите, я пишу все без утайки, как и предупреждала. Надеюсь, Крис не обиделся, что выбрали меня, а не его – он ведь так хорош во всем, что касается писанины. Выглядел он несколько уязвленным – в глазах даже промелькнула ревность. Но он с нами не с самого начала, и если б выбор пал на него, затея бы просто не сработала. Пожалуй, хватит прикусывать язык, закушу-ка лучше удила, и будь что будет. Путь всего один– рассказать все по порядку – точнее,в хронологическом порядке. Я осознаю, насколько важно для нас все зафиксировать. Потому-то мы так и перевозбудились, когда Робин это предложила: это ужасно, просто ужасно важно. Записать все, что мы сделали, словами на бумаге – наш способ доказать самим себе, что мы что-то значим, что мы – нечто существенное. И что наши поступки что-то изменили. Не могу сказать, как сильно, но изменили. Если мы все запишем, нас, возможно, станут вспоминать, и,клянусь Господом, это имеет для нас значение. Ни один из нас не хочет остаться лишь безвестной, никем не замеченной кучкой мертвых костей.И что может быть хуже, если никто так и не узнает о риске, на который мы шли,если никто в мире его не оценит? Все это наводит на мысль, что мне следует писать формальным языком, как историк или вроде того. Но я так не могу. У всех есть свой стиль, и это – мой. Не нравится – ищите кого-то другого. Ладно, лучше начну. Это все началось, когда... Слова – забавная штука. Все ими пользуются, даже не задумываясь об их значении. Когда что-либо начинается? Для каждого из нас все начинается с рождения. Или раньше, когда поженились родители. Или еще раньше, когда сами родители только появились на свет. Или когда твои предки поселились на этой земле. Или когда люди выползли из грязи и слизи, отбросили плавники с хвостами и встали на ноги. Но, как бы то ни было, у того, что случилось с нами, было довольно определенное начало. Так что все началось, когда Корри и я захотели в Рождественские каникулы поехать за город, на природу. Это был один из таких пустопорожних разговоров ни о чем, в духе «было бы неплохо, если…». Мы частенько ходили в походы с самого детства: брали мопеды со снаряжением и отправлялись вниз по реке.Спали прямо под звездами или натягивали гамаки между деревьев, если ночи выпадали холодные. Так что для нас это не было экзотикой. Иногда к нам присоединялся кто-нибудь из подруг, обычно Робин или Фи. Но никогда – мальчики. В этом возрасте тебе кажется, что мальчики – личности не более,чем вешалки в шкафу, а на их внешность тебе пока плевать. Затем ты взрослеешь. Да, так мы и проводили время – не могу поверить, всего несколько недель назад! – валяясьперед теликом, смотря всякую дрянь и обсуждая будущие каникулы. Корри сказала: – Мы не были на реке целую вечность, давай махнем туда! – Давай. О! Можно спросить папу, не разрешит ли он взять «Лэндровер». – Ага. И давай спросим Кевина и Гомера, не хотят ли они присоединиться. – Ух ты, парней? Круто, но нам точно не разрешат. – А может, и разрешат. Попытка не пытка. – Ну, хорошо. И если мы сможем добыть «Лэндровер», давай заедем подальше. Круто было бы отправиться до Портного и прямо в Ад. – Точно! Давай спросим. Портной, или Портновская Стежка – это длинный горный гребень, прямой линией соединяющий горы Мартин и Вомбегону. Он скалистый и узкий, местами с крутыми спусками и подъемами, но там можно пройти, а кое-где можно укрыться. Виды там фантастические. Можно подъехать совсем близко к горе Мартин по дороге, проложенной в старину лесозаготовщиками, правда, ее уже довольно сложно распознать в зарослях. Ад – это место позади Портного, большая котловина, лесистая, вся в валунах;там кругом заросли ежевики, и дикие собаки, и вомбаты, и густой подлесок. Это дикое место, и я не знала никого, кто бывал там, хоть и взирала на него сверху вниз, стоя на самом краю, не раз и не два. Самое главное, что я понятия не имела, как туда попасть. Скалы вокруг весьма впечатляющие, кое-где – в несколько сот метров высотой. Правда, там есть ряд небольших скал, именуемых Ступенями Сатаны, которые устремляются прямо вниз, но уж поверьте, если это ступени, то Великая Китайская Стена – наша задняя изгородь. Но если путь вниз и был, то через эти скалы, и я хотела попробовать найти его. Все местные рассказывали истории об Отшельнике из Ада, бывшем уголовнике, который, по-видимому, прожил там долгие годы. Ему приписывали убийство собственных жены и ребенка. Мне хотелось поверить в его существование, но это было непросто. В моем мозгу все время всплывали дурацкие вопросы типа «А почему его не повесили, как поступали тогда со всеми убийцами?». Но в любом случае это была интересная история, и я надеялась, что правдивая–не в смысле убийства, но хотя бы та часть про отшельничество. В общем, вся заварушка с путешествием выросла из этого разговора. Вроде бы мы приняли это решение походя, но оно заставило нас изрядно попотеть. Во-первых, нужно было уговорить наших мам и пап отпустить нас. Не то чтобы они нам не доверяли, но, как выразился папа, это была «довольно крупная просьба». Они долго тянули время, не отказывая прямо, а все время пытаясь переключить нас на что-нибудь другое. Наверно, так поступает большинство родителей. Они не хотят ругаться, поэтому подсовывают альтернативы, на которые готовы согласиться, в надежде, что ты согласишься тоже. «Почему бы вам снова не отправиться вниз по реке?», «Почему бы вам не позвать Робин и Мэриам вместо мальчиков?», «Почему бы вам просто не взять байки? Или даже лошадей? Отправьтесь в настоящий старомодный поход, будет весело!» По маминым представлениям «весело» – это готовить джем для секции «Варенья и джемы» на ярмарке в Вирави, так что она сомнительный авторитет в данном вопросе. Немного странно теперь описывать такие детали, учитывая, через что нам пришлось пройти, но я решила писать честно, без сантиментов. В конце концов, мы пришли к соглашению, и, учитывая все обстоятельства – не к самому плохому. Нам позволили взять «Лэндровер», но садиться за руль было разрешено только мне, несмотря даже на то, что у Кевина уже были временные права, а у меня – нет. Но папа в курсе, что я хороший водитель. Мы также могли подняться на вершину Портного. И мы даже могли пригласить мальчиков, но при этом обязаны были взять еще людей, то есть нас должно было быть минимум шесть и максимум восемь человек. По мнению мамы и папы, при наличии большего количества людей уменьшались шансы на оргию. Они не привели это в качестве аргумента, а сослались на соображения безопасности, но уж я-то их хорошо знаю. И да, я очень аккуратно вывела эту «ю» в последнем слове, чтобы никто по какой-нибудь случайности не принял ее за «ла». Мы должны были пообещать не брать с собой алкоголь и сигареты, а также, что этого не сделают мальчики. Любопытно, как взрослым удается обратить взросление в такой сложный процесс. Они думают, что ты вечно находишься в ожидании малейшего шанса, чтобы совершить какую-нибудь дикость, а иногда даже сами подсовывают тебе интересные мыслишки. Я лично сомневаюсь, что нам пришло бы в голову прихватить алкоголь с сигаретами. Хотя бы потому, что это было слишком дорого – мы все были на мели после Рождества. Самое смешное, что всякий раз, когда наши родители думали, будто мы уходим в отрыв, этого и в помине не было, но если они считали, что мы ведем себя примерно, мы обязательно занимались чем-то эдаким. Например, им никогда не приходило в голову допрашивать меня по поводу репетиций для школьных постановок, а ведь я проводила все это время со Стивом, где мы расстегивали друг на дружке пуговицы и пряжки, и лихорадочно застегивали их обратно, когда мистер Кэссар начинал вопить: «Стив! Элли! Они что, опять этим занимаются? Кто-нибудь, принесите мне лом!» Веселый парень этот мистер Кэссар. Итоговый список состоял из восьми человек, включая нас. Мы не стали звать Элиота, поскольку он еще тот лентяй, и Мэриам, которая в это время проходила рабочую практику у родителей Фи. И уже через пять минут после составления один парень из этого списка, Крис Лэнг, оказался на пороге моего дома вместе со своим отцом. Поэтому мы немедленно пристали к ним с нашим вопросом. Мистер Лэнг – крупный мужчина, всегда при галстуке, независимо от того, где он находится и что делает. Мне он кажется каким-то тяжеловесным и суровым. Крис говорит, что его отец родился на углу Прямой и Узкой, и этим все сказано. Когда он поблизости, Крис ведет себя весьма тихо. Мы подгадали момент, когда они расположились за кухонным столом и принялись налегать на мамины кексы с финиками, но никакие уговоры не помогли – нам дали от ворот поворот. Оказалось, что мистер и миссис Лэнг отправлялись в заграничную поездку, и, несмотря на то, что у них имелся работник, Крису было велено оставаться и присматривать за фермой. Так что начиналось все для нас не слишком удачно. Тем не менее, на следующий день я оседлала байк и поехала через загоны к дому Гомера. В обычных обстоятельствах я бы воспользовалась дорогой, но мама немного нервничала из-за нового копа в Вирави, который штрафовал людей направо и налево. В свою первую неделю в городе он поймал жену судьи сне пристегнутым ремнем. Все старались проявлять осторожность, пока этот парень не угомонится. Я нашла Гомера внизу у ручья, где он тестировал только что начищенный клапан. Когда я подъехала, он с довольным видом держал клапан высоко над головой, проверяя его на отсутствие протечек. – Погляди-ка на него, – сказал он, когда я слезла со своей «Ямахи», – натянут, как барабан. – А в чем была проблема? – Понятия не имею. Я знаю только, что три минуты назад он пропускал воду, а теперь нет. Мне и этого довольно. Я подняла трубу и держала ее, пока он привинчивал клапан на место. – Ненавижу насосы, – сказал он, – когда папаша загнется, настрою плотин в каждом загоне. – Круто. Можешь воспользоваться услугами моей землеройной компании при их установке. – Так вот, чем ты теперь промышляешь, – он сжал мышцы на моем правом предплечье. – Да ты сможешь сооружать насыпи голыми руками, если так пойдет дальше. Я резко пихнула его, пытаясь столкнуть в ручей, но он был чересчур силен. Я пронаблюдала, как он тягает ручку вверх-вниз, закачивая воду,а затем помогла донести ведра до насоса, чтобы закончить заливку. По дороге я поделилась с ним нашими планами. –Да, почему бы нет, – сказал он. – Я бы предпочел поехать на тропический курорт и пить там коктейли с зонтиками, но пока и это сойдет. Мы возвратились к нему домой на ланч, и он спросил у родителей разрешения поехать. «Мы с Элли идем в поход на несколько дней», – объявил он. Такой у него был способ просить разрешения.Его мама не прореагировала вовсе, а отец лишь поднял одну бровь над своей чашкой кофе. Но зато брат засыпал нас вопросами. Когда я озвучила даты, его брат, Джордж, спросил: – А как же ярмарка? – Раньше мы поехать не можем, – ответила я, – у Макензи сейчас стрижка идет. – Да, но кто будет приводить быков в порядок к ярмарке? – Да ты классно с феном управляешься, – сказал Гомер. – Я тебя видал перед зеркалом по вечерам в субботу. Только быков так не лохмать, мажь им шкуры маслом. – Он повернулся ко мне, – У папаши в сарае сорока галлонная бочка с маслом, специально для субботних вечеров Джорджа. Поскольку Джордж не славился чувством юмора, я просто опустила глаза и отправила в рот очередную порцию табули. Так что насчет Гомера все было решено, и тем же вечером Корри сообщила по телефону, что Кевин тоже поедет. – Он не то чтобы горячо настроен, – сказала она, – думаю, он бы с большей охотой отправился на ярмарку. Но ради меня он съездит. – Оо, фу, бее, – сказала я. – Передай ему, пусть идет на ярмарку, если так хочет. Есть куча ребят, которые убили бы, только бы с нами поехать. – Ага, только им всем нет и двенадцати. Младшие братья Кевина отчаянно рвутся с нами. Но они чересчур молоды, даже для тебя. – А для тебя слишком старые, – огрызнулась я. После звонка Корри я позвонила Фионе и рассказала о наших планах. – Ну что, хочешь поехать? – спросила я. – Ух ты! – в ее голосе звучало изумление, как будто бы всю историю с путешествием я рассказала с целью ее развлечь. – Батюшки. А ты хочешь, чтобы я поехала? Я даже не стала утруждаться с ответом. – Ох, батюшки, – Фи была моей единственной знакомой моложе шестидесяти, употребляющей словечко «батюшки». – А кто еще едет? – Корри и я, Гомер и Кевин. И мы думали позвать еще Робин и Ли. – Ну, я бы хотела. Подожди секунду, я сейчас спрошу. Ждать пришлось долго. Наконец она вернулась, с целой обоймой вопросов. Параллельно она пересказывала мои ответы своей матери или отцу, или обоим сразу. Через десять минут последовало новое долгое совещание, после чего Фи снова взяла трубку. – С ними так сложно, – вздохнула она. – Я уверена, что все будет нормально, но моя мама хочет позвонить твоей, чтобы удостовериться. Прости. – Да все нормально. Я тебя помечу вопросительным знаком и поговорю с тобой еще разок на выходных, хорошо? Я повесила трубку. Было трудно разговаривать по телефону из-за орущего рядом телевизора. Мама сильно выкрутила громкость, чтобы иметь возможность слушать новости из кухни. Рассерженное лицо заполнило собой экран. Я задержала на нем взгляд на пару мгновений. – Наш министр иностранных дел – просто тряпка! – орало лицо. – Он трус и слабак, это еще один Невилл Чемберлен. Он не понимает, с кем имеет дело. С этими людьми следует говорить на языке силы, а не слабости! – Как вы думаете, оборона сейчас в списке приоритетов в Правительстве? – задал вопрос интервьюер. – Приоритетов?! Да вы шутите! Вы в курсе, насколько они урезали оборонный бюджет? «Слава Богу, что я буду вдали от этого целую неделю», ¬– подумала я. Я отправилась в отцовский кабинет и позвонила Ли. Чтобы разъяснить его матери, что я хочу поговорить с ее сыном, пришлось изрядно потрудиться. Ее английский никак нельзя было назвать блестящим. Сам Ли тоже забавно себя вел в начале разговора – казалось, будто он чует что-то неладное. Он отвечал крайне медленно, словно взвешивая в голове каждое мое слово. – Я должен был выступить на концерте в День Поминовения, – сказал он, когда я назвала даты. Повисла тишина, которую я прервала вопросом: – Ну, так ты хочешь поехать или нет? Он рассмеялся. – Это звучит повеселее, чем концерт. Корри была озадачена, услышав, что я хочу позвать Ли. Мы не так уж близко общались в школе. Он казался таким серьезным, таким увлеченным своей музыкой, но мне он был интересен сам по себе. Я неожиданно поняла, что нам не так уж долго осталось учиться в школе, и мне не хотелось покидать ее, так и не познакомившись с людьми вроде Ли. Некоторые наши одногодки до сих пор не знали по имени половину параллели! А наша школа ведь такая маленькая. Меня терзало любопытство в отношении некоторых ребят, и чем более они отличались от моей компании, тем сильнее это любопытство разгоралось. – И что в итоге-то? – спросила я. Затем последовала еще одна долгая пауза. Тишина заставляла меня чувствовать себя некомфортно, поэтому я продолжила: – Хочешь спросить разрешения у родителей? – Да нет, с ними я разберусь. Хорошо, я поеду. –Ты, судя по всему, не очень-то рвешься. –Эй, я очень даже за! Я просто обдумывал все нюансы. Но это правда здорово, я с вами. Что брать? Последней я позвонила Робин. – О, Элли! – запричитала она. – Это было бы так здорово! Но меня в жизни не отпустят. – Да ладно, Робин, ты же можешь за себя постоять. Надави на них. Она вздохнула. –Ой, Элли, ты плохо знаешь моих родителей. –Все равно спроси. Я подожду. –Ладно. Через несколько минут я услышала звук вновь поднимающейся трубки и спросила: – Ну что? Ты их уболтала? К несчастью, это был мистер Мэзерс, который ответил: – Нет, Элли, она нас не уболтала. – Ой, мистер Мэзерс! – я была смущена, но все же рассмеялась, потому что знала, что могу обвести его вокруг пальца. – Так о чем вообще речь, Элли? – Ну, мы подумали, что настало время для нас проявить независимость, инициативу и другие замечательные качества. Мы хотим отправиться в поход вдоль Портновской Стежки на несколько дней. Укрыться от царящих в Вирави секса и безнравственности на чистом живительном горном воздухе. – Хмм. И без взрослых? – Ах, мистер Мэзерс, если вам еще нет тридцати, то, конечно же, вы приглашены! – Что за дискриминация, Элли! Мы перешучивались еще минут пять, пока он не посерьезнел. – Видишь ли, Элли, мы просто считаем, что вы еще слишком юны, чтобы взад-вперед носиться по лесу, предоставленные сами себе. –Мистер Мэзерс, а что вы делали в нашем возрасте? Он рассмеялся. –Ну, хорошо, один-ноль в твою пользу. Я рванул из дому и нанялся работником в Калламатта Даунз. Это было еще до того, как я поумнел и надел воротничок и галстук. – Мистер Мэзерс был агентом по страхованию. – Ну, так то, что мы задумали, полная ерунда по сравнению с побегом в Калламатта Даунз! – Хмм. – Кроме того, что плохого может произойти? Нам встретятся охотники на джипах? Им потребуется пройти по нашей земле, и папа их не пропустит. Лесной пожар? Там столько скал, что мы будем в большей безопасности, чем дома. Змеиный укус? Мы все знаем, что делать после змеиного укуса. Мы не заблудимся, ведь Портной – это как автомагистраль. Я начала забираться туда, как научилась ходить. – Хмм. – Как насчет того, чтобы вы нас застраховали, мистер Мэзерс? Тогда вы скажете да? Идет? Робин позвонила следующим вечером и сообщила, что «идет», даже без страховки. Она была рада и взволнована. У нее был долгий разговор с родителями – лучший из всех, как она сказала. Это была самое крупное, что ей когда-либо позволяли, так что она очень хотела, чтобы все прошло нормально. «Ох, Элли, только бы не сорвалось», – повторяла она. Самое смешное заключалось в том, что если и была у каких-то родителей дочь, которой стоило доверять, так это точно были Мэзерсы и их Робин, но они пока этого не понимали. Самой большой проблемой, которую она могла доставить, было опоздание в церковь, и то потому, что она задержалась, помогая бойскауту переходить через дорогу. Все складывалось удачно. Мы с мамой поехали субботним утром в город за покупками, и там столкнулись с Фи и ее мамой. Две матери долго и серьезно беседовали, пока Фи и я глазели в окно в «Тозерс» и пытались подслушивать. Мама говорила много обнадеживающих вещей. «Очень разумные, – услышала я, – они все очень разумные». К счастью, она не упомянула о последней выходке Гомера: его буквально на днях поймали за тем, как он разливал поперек дороги растворитель и поджигал его из укрытия перед подъезжающими автомобилями. Он успел проделать это полдюжины раз, прежде чем его поймали. Даже представить боюсь шок бедных водителей. Как бы там ни было, то, что мама сказала матери Фи, сработало, и я могла зачеркнуть знак вопроса возле ее имени. Наш список из восьми человек сократился до семи, но зато все точно определились и мы были ими довольны. Ну, вернее, мы были довольны собой, а остальные на наш взгляд просто неплохо справились. Я попробую описать их такими, какими они были – или, точнее, такими, какими они казались мне. Разумеется, они переменились, и то, что я знаю о них, переменилось тоже. Вот, например, Робин: я всегда считала ее спокойной и серьезной. Она каждый год получала в школе почетные грамоты и была глубоко увлечена всеми этими церковными делами, но было и еще кое-что. Она любила побеждать. Это было заметно, например, в спорте. Мы были в одной команде по нетболу, и, если честно, мне бывало стыдно за некоторые ее выходки. Она была непрошибаема. Как только начиналась игра, она превращалась в раскаленный вертолетик, стремительно мечущийся по всему полю, не гнушаясь расталкивать людей, если требуется. При слабом судействе она в одиночку могла нанести за одну игру ущерба не меньше, чем тяжеловооруженное воздушное судно в бою. Ностоило игре закончиться, и Робин, как ни в чем не бывало, пожимала всем руки со словами: «Спасибо за игру». Поразительно. Она мелкая, эта Робин, но сильная, крепкая и имеет прекрасный баланс. Она бежит, еле касаясь земли, тогда как мы, остальные, волочим по ней ноги, будто увязая в грязи. Впрочем, Фи я тоже должна выделить, потому что она также легка и изящна. Фи всегда была для меня кумиром, кем-то, на кого я смотрела снизу вверх, своего рода идеальным человеком. Когда она делала что-то не так, я говорила: «Фи! Не делай этого! Ты моя ролевая модель!» Мне всегда нравилась ее красивая нежная кожа. У нее есть то, что моя мама называет «породой». Она всегда выглядела, будто никогда в жизни не занималась физическим трудом, никогда не бывала на солнце, никогда не пачкала рук, и все так и было, ведь, в отличие от нас, сельских, она жила в городе и проводила больше времени за фортепиано, нежели за вливанием овцам лекарств и маркировкой ягнят. Оба ее родителя – адвокаты. Кевин, как-раз-таки, типичный сельский. Он старше всех нас, но он парень Корри, и обязательно должен был поехать, или она немедленно потеряла бы всякий интерес. Первое, что можно отметить в Кевине, это его широченный рот. Второе – размер его рук. Они здоровые, как лопаты. Он был известен своим огромным эго и тем, что любил приписывать себе заслуги за все на свете; это меня часто в нем бесило, но я все равно считала, что он – лучшее, что приключалось с Корри, поскольку до того, как они начали встречаться, она была слишком тихой и незаметной. Они много общались в школе, и после она говорила, какой он чуткий и заботливый парень. Правда, мне это не всегда было заметно, но я видела, что она становится намного увереннее от общения с ним, и мне это нравилось. Я всегда представляла Кевина через двадцать лет, когда он станет председателем Ярмарочного Общества и будет играть в крикет за клубную команду по субботам, обсуждать донельзя задранные цены на овец и воспитывать троих детей – может быть, и от Корри. По сути, таков был мир, к которому мы привыкли, и мы никогда всерьез не задумывались, что он может сильно измениться. Ли, как и Фи, жил в городе. «Ли и Фи из Вирави»– так мы напевали. Впрочем, это было единственным, что их объединяло. Ли был настолько же темным, насколько Фи – светленькой. У него были коротко стриженные черные волосы, глубокие карие умные глаза, и приятный, настолько мягкий голос, что он время от времени проглатывал окончания слов. Его отец таец, а мать – вьетнамка, они держали ресторанчик азиатской кухни. Очень неплохой ресторан, мы там нередко бывали. Ли был одарен в музыке и рисовании; на самом деле он был одарен очень во многом, но при этом мог вести себя крайне раздражающе, если что-то шло не так, как ему хотелось. Он мог подолгу дуться и ни с кем не разговаривать по нескольку дней кряду. И последний из нас – это Гомер, дом которого стоял ниже по дороге от моего. Гомер всегда был неуправляемым нарушителем спокойствия. Он не беспокоился ни о своих поступках, ни о чужом мнении. Я никогда не забуду, как однажды пришла к нему домой на ланч, когда мы были детьми. Миссис Яннос пыталась заставить Гомера есть брюссельскую капусту. Они долго препирались, пока Гомер в итоге не запустил этой капустой в маму. Один из кочанчиков здорово вмазался ей в лоб. Я взирала на это, вытаращив глаза. Я никогда не видела ничего подобного. Если бы я проделала дома что-нибудь в таком духе, меня приковали бы к трактору и использовали в качестве бороны. Когда мы были в восьмом классе, Гомер организовал шайку из самых чокнутых своих приятелей, чтобы играть в игру, которую он назвал «Греческой рулеткой». По ее правилам в каждый обеденный перерыв требовалось отыскать помещение вдали от учительских глаз, и там по очереди подбегать к окну и биться в него головой. Все продолжали это делать, пока не прозвенит звонок на послеобеденные занятия, или стекло не разобьется– что уж наступит раньше. Если это твоя голова пробила стекло, тогда ты – ну, или твои родители– должны были оплатить новое. Они разбили немало окон, играя в «Греческую рулетку», пока школьное руководство, наконец, не очнулось и не смекнуло, что к чему. Гомер, казалось, постоянно искал неприятности. Еще одной из его любимых маленьких забав было наблюдать за рабочими, лазающими на крышу, чтобы устранить протечку, достать мяч или починить водосток. Гомер выжидал, пока они благополучно заберутся наверх и углубятся в работу, после чего наносил удар. Через полчаса можно было услышать крики и вопли с крыши: «Помогите! Снимите нас отсюда! Какой-то недоносок уволок чертову лестницу!» В детстве Гомер был довольно-таки низкорослым, но он сильно раздался и вырос за последние несколько лет, да так, что стал одним из самых крупных ребят в школе. Парни всегда зазывали его поиграть в футбол, но он терпеть не мог большинство видов спорта и уж точно ни за что не присоединился бы к команде. Он любил охоту и часто звонил моим родителям спросить, не могут ли они с братом прийти к нам и завалить еще парочку кроликов. Также он любил плавать. И еще он любил музыку, зачастую весьма странную. Мы с Гомером проводили вместе все свободное время, когда были детьми, и до сих пор были близки. Такова была Великолепная Пятерка. Судя по всему, мы с Корри дополняли ее до Секретной Семерки. Ха! Одноименные книги (*сноска – имеются в виду серии детских детективных романов британской писательницы Энид Блайтон) едва ли имеют много общего с тем, что с нами приключилось. Не могу вспомнить ни одной прочитанной мною книги – или просмотренного фильма – которые во многом пересекаются с нашим положением. Нам всем пришлось переписать сценарии наших жизней за последние несколько недель. Мы многому научились, и нам пришлось заново определять, что важно, что имеет значение – действительно имеет значение. Было это нелегко.
Обвинять меня одновременно в подбрасывании опоссумов и тайной доброте - это уже чересчур!
Отметившиеся в комментариях получают фамилию какого-либо художника и выкладывают у себя ту его работу, что больше всех нравится.
От Gray_cat я получила Сислея. Вообще, я не знаток живописи, и раньше лишь слышала фамилию)) Изучила вот немного судьбу непризнанного таланта, прониклась его печалью, и даже картины стали в моих глазах отдавать какой-то безысходностью... Картину выбрала вот эту:
Обвинять меня одновременно в подбрасывании опоссумов и тайной доброте - это уже чересчур!
Меня серия не разочаровала =) Молодцы ваще! Отзывы читать не буду... по крайней мере пока)) А то опять нарвусь на какое-нибудь дурацкое негодование. Чудо и умиление эта семейка киллеров.
Fifth Motif Venitu Пока русские БЖДшники отсыпаются после праздничной ночи - мистер Долльше выпускает новую куклу. Вернее не совсем мистер Долльше, а дочернее предприятие Fifth Motif наконец выпустило своего Venitu сына Инчучуна Парень 70 см ростом, стоит 720 долларов и, поскольку это самостоятельный бренд, никакие выданные Ким Ки Ёнгом купоны на скидку, а также накопленные поинты при его покупке использовать нельзя.
Шерлок как Питер Пэн Ну, что я могу сказать... не этого ждали фанаты. Чего ждала я? В принципе этого, потому что в первой серией явно заявили какое настроение и характер будет у этого сезона. Полагаю, что самым интересным будет потом посмотреть все с самой первой серии первого сезона и ощутить эту безумную смену характера и деталей.
Показали голоса в голове у Шерлока: воображаемый друг (теперь уже совсем воображаемый) и вечно осуждающий старший брат-судья. Показали одиночество и отчаяние, показали попытку быть человеком и вести нормальную жизнь. И какой цирк из всего этого получился. С привкусом психбольницы, да-да. На самом деле жуткое ощущение от просмотра, если смотреть на картинку в целом, не выделяя эти две серии как отдельное кино. Причем создатели не то чтобы тонко намекают на это страшное, болезненное, что скрывается под шутками и пьянками. Они логически завершают историю о Питере Пэне, мальчике, которому нет места в реальном мире. Он вернулся только для того, чтобы увидеть как Венди выросла.
Жду от финала чего-то совершенно невообразимого, надеюсь, что они сделают нам больно.
Вы же понимаете, что я не могу пройти мимо такого поста. И да, если рассматривать смерть Шерлока как путешествие в загробный мир (назовем это так за неимением лучшего термина), то третий сезон - это как раз тот процесс поиска, испытаний героя, которые тот должен преодолеть, чтобы стать настоящим живым мальчиком . Почему не в прошедшие два года? Потому что они были за кадром, это был промежуточный момент, процесс подготовки подобно тому как Герда плыла по реке смерти в сад или тому, как дети сначала шли в лес и только потом для них начинались испытания. Но я все равно вижу здесь скорее Питера Пэна, чем Ивана-Царевича и его коллег.
Ну вот, хотела написать отзыв о первой серии третьего сезона «Шерлока», а вместо этого написала о втором сезоне. Потому что поняла, что придется свой отзыв начать очень издалека: почему мне серия-то понравилась и кажется очень логичной и вхарактерной. Честно говоря, хотела об этом ( втором сезоне, в смысле) написать еще два года назад, но так и не написала, а теперь вижу, как развивается одна из моих любимых линий в сериале — и всё-таки возвращаюсь к началу.
Про второй сезон: The making of Sherlock HolmesПро второй сезон: The making of Sherlock Holmes Вообще — оглядываясь назад — чувствую себя страшно банальной и простой, как пять копеек, потому что не интриговала меня фигура Мориарти, мало занимал вопрос, как Шерлок умудрился выжить, про Морана я и вовсе не думала, да и манипуляции Майкрофта тоже, в общем, оставляли равнодушной. У меня вообще чьи бы то ни было многоходовые хитроумные комбинации не вызывают восхищенного душевного трепета. Я люблю этот сериал по нескольким причинам (помимо того, что это всё-таки сериал о Шерлоке Холмсе, и игра с каноном не может меня оставить равнодушной). Во-первых, для меня это сериал не о необычных личностях (Шерлок, Майкрофт, Ирэн, Мориатри), а об «обыкновенных» людях, прекрасных в своей необыкновенной обыкновенности. Во-вторых, это сериал о дружбе. Я влюблена не столько в Джона и Шерлока по отдельности, сколько в их отношения, в них как единое целое. А в третьих, это сериал о переменах и внутреннем развитии (или, в данном случае — скорее раскрытии, чем развитии). Я так считала с первого сезона, хотя в первом сезоне тема перемен только намечается: сначала разговорами на перспективу, а в реальном воплощении — только в конце сезона. Правда, мне ее и хотелось там увидеть, но не только потому, что это одна из главных моих цеплялок, но и потому, что Холмсу Камбербетча, самому, на мой взгляд, каноничному из всех мной виденных (как ни парадоксально), не хватало тем не менее чего-то… чего-то того, что есть у конандойлевского Холмса. «Не только великого ума, но и великого сердца». Умения не только абстрагироваться, но и сострадать. Сострадание рождается из понимания, а как раз понимания Шерлоку и не хватало, несмотря на всю его гениальность и знание матчасти. Я не верила, что создатели, так точно уловив суть образа во всем остальном, в этом так капитально промахнулись. Да и намеки были раскиданы достаточно очевидно, в конце концов: Майкрофт: «Interesting, that soldier fellow. He could be the making of my brother… or make him worse than ever». Уже само «making» говорит о том, что Шерлок «недоделан», находится в процессе становления (что бы там он сам по этому поводу ни думал). Лестрейд: «Sherlock Holmes is a great man — and I think one day, if we're very, very lucky, he might even be a good one». В переводе это «good one» во что только не превращалось, а значение здесь самое простое и прямое: «Шерлок Холмс — великий человек, и я думаю, когда-нибудь, если нам очень, очень повезет, он станет еще и хорошим». В смысле, человеком хорошим он станет. А не просто выдающимся. Второй сезон с лихвой оправдал все мои ожидания, потому что обе цепляющие меня темы вышли на первый план — и тема «обыкновенных» людей, и тема перемен и самопознания. Про первое я уж не буду (а то совсем адски длинно получится), хотя очень люблю и Молли, и Лестрейда, и миссис Хадсон. Я лучше про перемены.
Меняется, надо сказать, не один Шерлок. Про Джона когда-то в обсуждении прекрасно сказала Филифьонка_ (я ее тут процитирую, потому что лучше не скажешь): «По-моему, он тоже меняется, а должен, как мне кажется, измениться и еще больше. В начале мы видим Джона совершенно дезориентированным, потом он находит смысл и опору в Шерлоке, растворяется в нем, а в будущем должен найти в самом себе самого себя, открыть себя как сокровище, которое любому зрителю очевидно, а ему самому — нет. Мне кажется, что если бы Джону до Шерлока сказали бы, что он может быть чьим-то "моральным компасом", он бы удивился. Думаю, что он осваивает эту роль как новую для себя. Во второй серии, когда они могли бы защитить девушку в музее, а вместо этого Шерлок стал гоняться за убийцей, а Джон — за Шерлоком, до истории о "моральном компасе" еще очень далеко. Мне кажется, зрелые Холмс и Уотсон никогда бы не допустили подобного хода событий, а если бы оплошали и допустили, то испереживались бы оба. А тут никто не переживал. Мне кажется, они оба должны очень много про себя понять и очень много в себе открыть. Они на самом деле в похожем положении в начале сериала. Им скучно и они не самодостаточны. Они оба как будто начинают путь к смыслу, к совместному его обретению, и он не в приключениях, а в чем-то более важном: в любви, конечно, но в любви созидательной, меняющий мир и защищающей доброе». Из того же обсуждения, от меня: Джон в начале сериала — это человек, вырванный из обстановки, в которой он был нужен, где он чувствовал себя частью чего-то общего и важного. Он утратил ориентиры и не может найти новых. Суть его проблемы больше даже не в том, что он адреналинщик или что ему требуется «поле боя». Суть в том, что ему требуется ощущать себя причастным, видеть перед собой цель. Джон из тех людей, которые самоидентифицируются через других, по степени своей нужности, полезности — а вокруг него пустота, которая начинает заполнять его и изнутри. В отличие от Шерлока, он жаждет деятельности не от скуки, а от нежелания ощущать свою бесполезность. Бесполезность для него равна одиночеству, выключенности из жизни. Шерлок оказал ему неоценимую услугу — он сам попросил Джона о помощи. Не Джон ему навязался, а Шерлок его услышал — услышал крик о помощи в том, как Джон раздраженно огрызнулся на миссис Хадсон — и протянул руку. Это — плюс явная неординарность Шерлока (для Джона он с самого начала был и потом остался чудом) — мгновенно завоевали лояльность Джона. Потому что Джону важно не только быть нужным, но быть нужным кому-то, кого он ценит. Мало того — в первый же день их знакомства Джон понял, что если в одних отношениях Шерлок гений, то в других — совершеннейший ребенок, и что ему часто нужна будет защита (в первую очередь от него самого). Джон немедленно взял на себя роль телохранителя — во всех смыслах (больше даже в психологическом, чем в физическом). Шерлок действительно избавил его от одиночества, от неукорененности, от неспособности найти свое место в жизни. Он дал ему внутренний стержень, который теперь с Джоном и останется. Несмотря на вроде бы психологическую замкнутость в кольцо (сериал начинается с Джона, посещающего психиатра, и заканчивается второй сезон вроде как тем же — т.е. вроде как всё возвращается на круги своя), держится Джон уже совсем по-другому. Если в первой серии он идет сгорбившись и опираясь на трость, то теперь он прям и несгибаем — «словно палку проглотил». Теперь стержень внутри него, и он не даст ему сломаться, несмотря на давящую на него страшную тяжесть. С обретением уверенности Джон смог развить в себе и свои лучшие качества – он умен и храбр, и во втором сезоне он просто блистает в своих лучших проявлениях. Я ощущаю явственное отличие Джона первого сезона от Джона второго сезона. Во втором сезоне это уже не мягкий плюшевый мишка со слегка растерянной улыбкой («А что это я здесь делаю?»), в котором иногда прорезывается стальная сердцевина, а железно уверенный в себе человек, вежливый и мягкий в общении, искренне расположенный к людям, но совершенно непреклонный в принципиальных вещах, и отчаянно храбрый. Совершенно неустрашимый (сравнить хотя бы поведение Джона в «Собаках» с поведением в «Слепом банкире»). Однако перемены в Джоне происходят плавно и вроде бы даже незаметно. На них обращаешь внимание уже потом, не в поворотной точке, а когда наблюдаешь их результаты. Скажем, в первом сезоне это развитие от точки «Я готов убить ради тебя» до «Я готов умереть ради тебя». Для Шерлока всё было несколько иначе. Во-первых, дольше, а во-вторых, нам показали именно поворотные точки. По сути, последняя серия первого сезона и весь второй сезон и посвящены переменам, происходящим с Шерлоком. Тут мне хочется прерваться на пару цитат. По-моему, это прекрасные эпиграфы ко второму сезону.
Эпиграф номер раз: Я знаю, как на мед садятся мухи, Я знаю смерть, что рыщет, все губя, Я знаю книги, истины и слухи, Я знаю всё, но только не себя. (Франсуа Вийон)
Эпиграф номер два: Если глаз желает увидеть себя, он должен смотреть в другой глаз. Значит, и душа, если она хочет познать самое себя, должна заглянуть в другую душу. (Платон)
Так вот, Шерлок. Для Шерлока его одиночество всегда было довольно самодостаточно. Шерлок был одинок, но не знал, что он одинок. Не чувствовал этого. Он сам делал свою жизнь интересной и полезной. Людское мнение (и часто неприятие) никогда его не напрягало, оно даже давало определенную свободу. По ходу сериала Шерлок перестает быть одиноким. Не только потому, что у него теперь есть Джон. Если присмотреться, то Шерлок во втором сезоне просто утопает в обрушившейся на него любви. Его, разумеется, любит Джон, его любит миссис Хадсон, любит Молли, даже Лестрейд его любит — с бесконечной усталостью родителя, замученного трудным подростком, периодически закатывая глаза и вопрошая: «Господи, за что мне это?» А кроме этого «теплого семейного круга» есть еще Майкрофт (который вообще стоит особняком), есть Ирэн и есть Джим Мориарти. Которые тоже Шерлока любят. По-своему, разумеется. Кстати, я думаю, в конце второго сезона слезы на крыше были вполне искренними. Шерлок плачет и потому, что теперь его одиночество будет причинять ему боль. Он не хочет его больше. Он взрослеет и в этом: взросление есть осознание своего одиночества. Но основными точками взросления и самопознания для Шерлока становится вглядывание собственно в тех, кто его любит. И поиск в них самого себя. «Себя как в зеркале я вижу». Таких зеркал у него было три.
Зеркало первое: Джим Мориарти («Большая игра») Шерлок и Мориарти настолько похожи, что воспринимаются почти как двойники. Поначалу они не различаются даже разнозаряженностью (плюс/минус). Поначалу это зачарованность самим собой: Мориарти видит в Шерлоке себе подобного, Шерлок видит то же в Мориарти. Они равны, обоим скучно, оба развлекаются, оба влюблены друг в друга. Нарциссической такой влюбленностью (у Мориарти это гораздо ярче выражено: «пусть он будет такой же, как я, и не такой, как все остальные»). «Большая игра» — это была любовная игра для двоих. Они на одной волне, они веселятся. Попытки Джона сказать, что это вовсе не весело, воспринимаются как досадная помеха. В бассейн Шерлок отправляется не с тревогой, а с предвкушением (первое свидание!). И только там всё вдруг перестает быть настолько занимательным. Перестает восприниматься как игра. Абстрактные люди вдруг обрели плоть и кровь, потому что Джон — это уже не «кто-то там», а Джон. Интересно, что сначала Шерлок говорит, фактически, словами Джона (как ребенок, который не нашел еще своих слов, но наконец понял, о чем говорили взрослые): «Люди умерли». Себя он тоже оценивает словами Джона: «Мне известно из достоверных источников…» Бассейн стал поворотной точкой. Шерлок, видевший в Мориарти самого себя, взглянул на него под другим углом зрения — и ужаснулся. Он увидел себя, и увиденное ему совсем не понравилось. Любовь прошла, завяли помидоры. Мориарти это, кстати, сразу же понял. Ему это тоже совсем не понравилось.
Зеркало второе: Ирэн Адлер («Скандал в Белгравии») Ирэн — еще один двойник Шерлока. Параллелизм подчеркивается здесь везде, на всех уровнях. Оба одновременно просматривают фото друг друга, оба одновременно надевают одежду «для битвы», у обоих есть доверенное лицо (Джон у Шерлока, Кейт у Ирэн), оба щеголяют голыми в неподобающих ситуациях и не стесняются, их позы (нога на ногу) копируют друг друга. Ирэн садится в кресло в пальто Шерлока — забирается с ногами (его любимая поза, его любимое место). «Сколько б ни старался с маскировкой, всё равно получается автопортрет»: Ирэн своей маскировкой рисует портрет Шерлока (и одновременно автопортрет). Ирэн выполняет сразу две функции. Во-первых, это зеркало, в котором Шерлок впервые замечает свою телесность. Тут особенно показательны несколько кадров из истории с бумерангом: вроде бы рассказывается история про нечаянно убиенного туриста, только вот почему-то падает от удара бумерангом не он, а Шерлок.
Сплошная символика: ты подавляешь, выкидываешь нечто в себе — и оно может вернуться в любой момент, стоит только потерять бдительность. Удар будет внезапным и сокрушительным. Ирэн — неразгаданная загадка, и потому влечет. Она неразгаданная, непознанная часть себя самого. Всю серию он борется с собой и одновременно пытается разобраться в себе. Найти что-то за маской «ходячего секса» и понять, стоит оно того или нет. И дважды за серию становится видно настоящую Ирэн (сцена разговора с Джоном и финальная сцена с разблокированием телефона). Поэтому Шерлок ее и спасает. Он спасает ту часть себя, что символизирует Ирэн. Не уничтожает с корнем, а оставляет, обнаружив, что «оно того стоит». Второе же, для чего Шерлоку оказывается нужна Ирэн — это для осознания отношения не к людям и к миру в целом (как в случае с Мориарти), а в отношении к любви. Тема более узкая, но не менее важная. Как и в случае с Мориарти, Шерлок, глядя на Ирэн и ее поступки, узнает в них себя и сам для себя решает, каким он хочет быть, а каким не хочет. В принципе, она трижды обвела его вокруг пальца. При помощи не чувств, а холодного расчета. Чувства были инструментом. В конце при помощи разума Шерлок всё-таки отыгрывается — тем самым вроде бы получая последнее, решающее доказательство того, что любовь — это опасный недостаток. Шерлок всё время смотрел на Ирэн и видел себя. И вот в конце он тоже увидел себя — в холодной, циничной, жестокой даже Ирэн (она ведет себя противоположно каноничной Ирэн, которая отбросила всё ради любви — тут отброшена как раз любовь). Он увидел и содрогнулся. Он таким быть не хочет. Расставаясь с Ирэн (после сцены с раскрытия пароля), Шерлок ведет себя соответственно тому, как диктует ему разум — и, видимо, чувствует себя при этом паршиво. Зато ему очень даже хорошо, когда он ведет себя «как пират». Он не стал отрицать в себе эмоциональность — и в конце концов спас не ее, а себя. Дело в человечности. Шерлок не стал ни ученым, ни философом — он стал детективом, потому что не мозг руководил его выбором, а всё-таки сердце. Таким образом, серия о «Шерлоке и любви» (т.е. отношении Шерлока к любви) выруливает на те же позиции, на которых строилось отношение Холмса к любви в каноне (т.е. в рассказах Конан Дойла). А у Конан Дойла Холмс, как бы убежденно ни постулировал преимущество холодного рассудка над чувствами, очень трепетно и с большой симпатией относился к проявлениям настоящей любви. Его уважение к Ирэн базировалось не только на ее уме и проницательности, но и в еще большей мере на том, что она бросила всё ради человека, которого любила. Дважды Холмс отпускал преступников, когда считал, что обстоятельства их оправдывают — а оправдывала их именно любовь. «Уж лучше я согрешу против законов Англии, чем против моей совести» — это из «Убийства в Эбби-Грэйндж». А это, еще более явная самохарактеристика, из «Дьяволовой ноги»: «Я никогда не любил, Уотсон, но если бы мою любимую постигла такая судьба, возможно, я поступил бы так же, как наш охотник на львов, презирающий законы». Пусть совсем другими путями, но и тут Шерлок осознал, что жизненные установки у него примерно такие же. Только — что мне очень нравится — это подано не как уже давным-давно сформировавшаяся жизненная позиция, а как нечто, бывшее только в зародыше, в зачатке где-то в глубине души, и перешедшее в осознанную точку зрения уже на глазах у зрителя.
Зеркало третье: Джон Уотсон (все серии, но особенно «Собаки Баскервиля») В Джона Шерлок смотрится как в зеркало, которое отражает самое лучшее в нем. Мне нравятся промо-фото ко второму сезону, на большинстве из которых (из тех, где Шерлок и Джон вдвоем) Шерлок пристально всматривается в Джона. Собственно, Шерлок смотрит в Джона как в зеркало, видит в нем лучшего себя — и стремится соответствовать.
Джон стал для него неким мерилом — сначала в оценке его самого (лестной), потом — людей и ситуаций, и опять же его самого (уже не столь лестной, но необходимой). И мне очень нравится эпизод в начале третьей серии, когда Шерлок с Джоном собираются в суд, и Шерлок, одеваясь, смотрит в зеркало не на себя, а на Джона. Дальше они сбегают по ступенькам, и Джон, прежде чем открыть дверь, спрашивает: «Готов?» Джон при этом — сама уверенность. Ни тени сомнения или внутреннего смятения. В отличие от Шерлока, который спокоен только внешне. На самом же деле ему крайне неуютно и страшно. И это выдает и его «Да», сказанное севшим голосом, и то, как он неотрывно смотрит на Джона, словно черпая в нем ту уверенность, которую в данный момент в себе не находит.
Но самым показательным в этом отношении мне кажется серия «Собаки Баскервиля». Если смотреть на линию становления Шерлока, то эта серия — про страх как экзистенциальный опыт, необходимый для познания и себя, и бытия. Экзистенциальный страх нельзя ни вылечить, ни изжить. Его можно лишь испить полной чашей. Ведь он порожден не физической опасностью, в нем обнаруживается не малодушие человека, не его готовность укрыться от беды. Это метафизический ужас, в основе которого неустранимое горькое откровение, своего рода прозрение. Ужасом приоткрывается Ничто, в ужасе «земля уходит из-под ног», и ни на что привычное невозможно опереться. В 1938 году в США был зафиксирован случай массовой паники, когда по радио шел спектакль по «Войне миров» Уэллса. Спектакль был сделан в реалистичной манере, практически репортажной, и многие приняли его за чистую монету. Исследователи потом, анализируя причины, пришли к выводу, что причиной возникновения страха во многом стало неумение критически мыслить и чрезмерный уровень эмоциональной возбудимости — всё то, что всегда вызывало в Шерлоке презрительный хмык. Умением мыслить критически и абстрагироваться от эмоций Шерлок как раз всегда гордился. А тут он не просто чувствует себя на одном уровне с Генри Найтом — человеком с больной и расшатанной психикой, над которым он иронически посмеивался. Тут у него вообще земля ушла из-под ног. Он всегда познавал мир рационально, опираясь на разум и собственные органы чувств. И тут столкнулся с тем, что рациоанально объяснить не может. Не может в своих объяснениях положиться на то, на что всегда полагался. Как будто всё, что раньше было прочно и нерушимо, вдруг стало рушиться и плавиться. Не на что опереться. Весь мир начал терять привычные очертания. Привычная картина бытия начала размываться и утекать, как песок между пальцев. То есть он начал ускользать сам от себя. Терять то, что прежде составляло опору существования, начинает сомневаться в себе. А если сомневаешься в собственной значимости, то этого чувства собственной значимости уже у тебя вроде как и нет. И, не чувствуя себя значимым, ценным, ты не можешь быть полноправным партнёром, другом и даже интересным для других человеком. Слова Шерлока «У меня нет друзей» — это, по сути, попытка сказать самому себе, что их нет по определенной причине, а именно — из-за его умения мыслить лучше всех (что отпугивает людей). Т.е. убедить себя, что он всё-таки что-то он всё-таки значит, что-то умеет — умеет мыслить (далее следует ряд доказательств, выданных с безумной скоростью). «У каждого человека бывают минуты неожиданного прозрения. В такой миг открывается поразительная истина, приходит внезапное понимание самого себя. Неужели подобный эффект вызван напряжением мысли? Нет, скорее чувством, острым переживанием, которое и высвечивает, как говорят экзистенциалисты, фундаментальные черты нашего бытия. Охваченный страхом, я вдруг понимаю особенности своей души, тайну своей единственности. Сквозь тысячелетия проникает к нам первобытная враждебность мира. Но в определенный час она оборачивается для меня конкретным переживанием, реальным неповторимым ужасом. Не могу смириться с собственным одиночеством, с потерей близкого человека, с коварством ближнего, с безысходностью бытия. И в этот момент осознаю, что обладает статусом страха для меня лично. Ведь все остальное я воспринимаю умозрительно. Меня, например, мало убеждает опыт смерти других. Далеко не всегда находят отклик страдания того, кто рядом. Чужой страх так трудно впустить в собственную душу. И в то же время подлинно человеческое заключено именно в акте высокой соучастности. Одно из поразительных открытий современной психологии в том, что в глубинах человеческого существа все-таки коренится обнаженная, обостренная готовность принять в себя боль другого». (Гуревич П. С., «Страх») Так же как Ирэн нужна была Шерлоку для познания своей телесности и для того, чтобы приобрести какой-то чувственный опыт, так и экзистенциальный страх необходим ему для серьезного толчка к пробуждению соучастности и сострадательности. Но и тут Джон ему необходим. Вовсе не только в роли подопытного кролика (хотя и это тоже, но в незначительной степени). Во-первых, он разделил с Джоном одно из самых своих интимных переживаний. Это был акт высокой соучастности. Ты — как друг — можешь разделить это со мной? Не умозрительно, но в самом деле разделить, пережить нечто похожее? Во-вторых, Джон для Шерлока мерило нормальности. Некий эталон, с которым можно и нужно сверяться. Не только моральный эталон, но и — в данном случае — храбрости. Сверяясь с Джоном и его реакциями, Шерлок убеждался в собственной нормальности (Генри Найт с его больной и расшатанной психикой в данном случае был плохим образцом для сравнения). Он использовал Джона — человека безупречно храброго, в чем Шерлок не сомневается — как доказательство самому себе, что его реакция не постыдна. Заглянул в Джона, как в зеркало, чтобы убедиться: в нем он увидит то же, что и в себе, и потому в себе он может не сомневаться. И Джон это понял и простил. Ему это лестно.
Немножко про Майкрофта Забавнее всего, что Майкрофт в роли зеркала никоим образом не выступает. Шерлок стремился не быть на него похожим, но это всё внешнее. Внутренне у них слишком много сходства. Для самопознания Майкрофт для Шерлока совершенно бесполезен. Они не смотрятся друг в друга, они скорее смотрят в одном направлении. Это даже и визуально неоднократно подчеркивается (очень красиво).
Инициация «Рейхенбахское падение» — очень красивое и символичное завершение сюжетных линий со страхом и со «злым двойником», в котором к тому же отчетливо просматриваются мотивы волшебной сказки. «Содержание сказки ужасающе серьезно: оно заключается в переходе через символическую смерть и возрождение от незнания и незрелости к духовному возмужанию». Элиаде, « Аспекты мифа»
Мориарти всячески намекает на то, что делает Шерлока героем кумулятивной сказки (выстроенной по принципу постепенного нанизывания, нарастания или нагромождения, ведущего к какой-нибудь внезапной комической катастрофе; типичный пример — «Колобок», или, в варианте братьев Гримм, «Пряничный человечек»), сам не замечая, что уже вписал его в совершенно другую структуру — волшебной героической сказки, где он сам выступает в роли антагониста, а Шерлок в роли главного героя, который должен справиться с поставленными перед ним задачами. Причем, отправляясь в опасное путешествие, герой на самом деле встречает себя самого, свою тень и героическое внутри себя, и одно из этих двух начал в конце одолевает другое. Сказка — это не только приключение, это прежде всего смерть и воскресение. Чтобы воскреснуть, нужно прежде умереть. К смерти ведет и линия с двойниками. В «Собаках» Шерлок видит Мориарти и боится его: боится не только его самого, но Мориарти в самом себе. В сцене же на крыше Шерлок его признает в себе, принимает и синтезирует, тем самым убивая и своего двойника, и своего прежнего «я» (сцена с рукопожатием безумно символична). Мориарти, как выяснилось, убился далеко не символически. Шерлок же умер всё-таки только в переносном смысле. Хотя, думаю, при острой необходимости шаг с крыши мог бы стать вполне реальным. Суть не в том, что Шерлок прыгнул и не убился, а в том, что он психологически готов был умереть. В каком-то смысле он и умер (типичная инициация). «Необходимо проститься с собой, забыться, чтобы встретить себя. Раз-двоение здесь условие цельности, притом цельности не первоначальной, а выстраданной, прорефлектированной, успевшей измениться, расстаться с "кожей вчерашнего дня"». (Синкевич В. А., «Феномен зеркала в истории культуры»)
Вратце: Шерлок прошел положенные этапы эмоционального взросления и после «смерти» прежнего себя отправился в длительное путешествие (что характерно и для сказки, и для инициации вообще). Чтобы вернуться новым человеком — и в то же время сохранившим лучшее от прежнего себя. Именно этого я ждала от третьего сезона. Мои ожидания пока полностью оправдываются. Подробнее — чуть позже (если успею, то сегодня напишу).